— Все отлично. Давай ты прервёшься ненадолго, — провожу рукой по его широкой груди.

Платон хорошо понимает мой намёк и незамедлительно откладывает все, целует. Но потом отстраняется:

— Ир, сегодня утром уже было. Тебе точно невредно так часто испытывать…

— Нет, наоборот, полезно, — не даю ему договорить.

Я теперь потакаю своим желаниям и не боюсь их. И начинаю подозревать, что дело тут вовсе не в беременности. Просто с Платоном мы как будто идеальные половинки одного целого. И когда мы вместе, соединяемся, получается такой взрыв, что это просто стало моим наркотиком... Невозможно оторваться. И не хочу отрываться. Он понимает меня без слов, целует и гладит всегда там, где нужно. Иногда мне кажется, что он читает мои мысли.

Уже в постели, когда я лежу раздетая, Платон проводит рукой по моему уже довольно большому животу и говорит:

— Какая ты красивая.

И я ему верю.

Чувствую себя самой красивой рядом с ним.

Хотя такого «неидеального» тела у меня ещё никогда не было. Токсикоз отступил, я начала хорошо кушать и поправляться. Появились растяжки.

Но Платон смотрит на меня по-прежнему. Не замечает недостатков. Принимает меня такой, какая есть. Берет меня. Каждый раз незабываемо. Я ни на секунду не сомневаюсь, что я для него любимая.

И он для меня тоже. Хотя я ещё не произносила «я тебя люблю» вслух. Иногда мне хочется их прокричать в постели. Сдерживаюсь.

За ужином Платон неожиданно для меня встаёт на одно колено:

— Ир, это формальность, но давай поженимся? Выходи за меня.

Открывает красную коробочку.

Кольцо красивое, золотое с камушком, протягиваю свой палец. Говорю:

— Ну, ведь все равно придётся родов дождаться. Или просто распишемся?

Да, буднично реагирую. Просто я и без предложения давно чувствую себя его женщиной.

— Я думал, что ты не захочешь пышную свадьбу…

— Я и не хочу, ты прав. Зачем второй раз.

— Ир. Я любую свадьбу сделаю, только скажи, если хочешь.

— Гормоны, Платон. Сама не знаю, чего хочу, — смеёмся вместе.

После ужина гуляем, обсуждаем и все-таки решаем, что сходим просто распишемся до родов. Чтобы ребёнок родился в семье и не возникло проблем с установлением отцовства. А потом на обратном пути Платон мне делает ещё более неожиданное предложение:

— Давай повенчаемся?

— Не думала, что ты религиозный.

— Да не совсем в этом дело… Я знаю, что ты не венчалась с Андреем. Говорят, что венчаться можно только один раз в жизни. Я хотел бы здесь ухватить этот «первый и навсегда».

Смотрю на Платона внимательно. Он никогда мне не говорил, что жалеет, о том, что не первый, что жалеет о прошлом. А вот сейчас проскользнуло у него. Отвечаю:

— Давай повенчаемся. Я только рада буду. Но это точно после родов. Не хочу с таким большим животом в церкви стоять. Грешницей назовут.

Платон улыбается, наклоняется и целует меня в лоб, а я продолжаю:

— Ну, вообще-то я с тобой многое делала первый раз. Вот, например, — тыкаю в свой живот, — беременна первый раз.

Платон гладит мой живот. А сын пинает в ответ, так что я даже вздрагиваю от резкого толчка. Ещё в животе сидит, а у них уже прочная связь. Что же после рождения будет?

— Ты хотел бы присутствовать на родах? — спрашиваю, хотя знаю ответ заранее.

— Конечно. Как я тебя одну оставлю?

— А мне вот не хотелось бы. Говорят, такое зрелище не для мужчин. Что, если тебя шокирует увиденное?

— Я буду держать тебя за руку. И как нам говорил врач, я смогу быть с тобой во время схваток, а потом выйду, если захочешь, и вернусь уже, чтобы взять сына на руки...

В этом весь Платон — уже успел все распланировать.

— Ну, ничего себе. Ты когда успел все придумать?

— Разговаривал с твоим врачом. Советовался, где лучше рожать. Кстати, записался на курсы для пар, которые планируют партнёрские роды.

Шутливо хмурю брови:

— И когда ты собирался мне об этом сообщить?

Обнимает меня крепко за талию, поворачивает к себе лицом, хотя мой живот не даёт приблизиться ко мне вплотную.

— Ир, я сделаю так, как ты хочешь, ты же знаешь.

— Знаю, — отвечаю и целую его.

Глава 38. Рождение сыновей

Виолетта

Просыпаюсь в мокрой луже и не могу понять, что произошло. Толкаю Андрея в бок:

— Вставай, кажется, роды начинаются! Тут все мокро.

Андрей поднимается, трёт глаза.

— Но ведь еще неделя.

— Андрей, это же приблизительный срок, значит, раньше началось. Помоги мне!

Собираюсь, кое-как одеваюсь. Неужели скоро у меня не будет этого огромного живота, и я смогу снова нормально жить?

Предыдущие месяцы были просто невыносимыми. Откуда-то взялась угроза преждевременных родов, месяц пролежала в больнице, две недели как домой вернулась, и вот снова возвращаюсь в роддом.

Единственный плюс всей этой ситуации с сохранением — то, что Андрей начал вести себя нормально. Каждый день приходил ко мне, разговаривал, целовал. В общем, у нас все наладилось.

Беру сумку, большое спасибо свекрови, что заранее мне все купила. Моя мама ничего в этом не понимает. Меня ведь няни воспитывали в основном, даже не может теперь мне подсказать, что для ребёнка будет нужно. Вот и приходится постоянно обращаться к свекрови. Подруг ведь родивших у меня тоже нет, я первая вышла замуж и скоро стану мамой. Не верится.

Андрей помогает мне спускаться по лестнице. Второй этаж, а каждый шаг даётся с трудом. Начинаются больные волны по всему животу, так что и дышать трудно.

— Капец! Как только приеду, попрошу обезболивающее.

— Ничего, Виол, все будет хорошо.

Это Андрей меня в последнее время так стал ласково называть «Виол». Мне очень нравится.

Едем, схватки как будто отступают, спрашиваю:

— Можно назову сына Эриком?

— Ты шутишь? Нет, конечно.

— Андрей, я его рожать буду! Надо было тогда обсуждать свои варианты, а то «называй, как хочешь», а теперь не нравится, — начинается новый приступ боли, и я замолкаю.

— Когда я такое говорил-то?

— До того, как я начала шататься по больницам.

Андрей молчит. Когда мы уже подъезжаем к роддому, произносит:

— Я хочу назвать сына Костей. Хорошее имя.

Он так это произносит, что я оттаиваю.

— Хорошо, обсудим после родов, — улыбаюсь ему.

Андрей провожает меня до дверей, передаёт врачу. На прощанье говорит:

— Удачи.

— Спасибо, — отвечаю.

Он уходит. И это все?

Врач мерит мне давление, заполняет бумаги и смеётся. Видимо, я произнесла этот риторический вопрос вслух.

— А что ты хотела, девочка? Родить за тебя он все равно не сможет, а смотреть как ты мучишься, ему незачем. Мужики слабые, в обморок некоторые папы падают, представляешь?

Я не представляю. Мне снова больно. Я забываю обо всем на свете. Да пусть катится этот Андрей. Эриком назову. Он там сидит теперь дома, футбол смотрит. Или ещё лучше — праздновать с друзьями начал, а мне тут отдуваться.

Потом я забываю вообще, как думать, не вспоминаю мужа. Такой сильной боли я ещё никогда в жизни не чувствовала. Кричу на весь роддом:

— Я не могу больше! Дайте мне обезболивающее, за что я платила деньги?

— Поздно обезболивающее, у тебя слишком большое раскрытие, скоро родишь, — тараторит бездушная акушерка.

— Я не могу терпеть, мне очень больно.

— Дыши вот так. Глубокий вдох, длинный выдох. Тебе радоваться надо, как быстро раскрытие произошло. Приехала, а уже рожать скоро.

Она выходит из блока. Сижу прыгаю на фитболе одна, лучше не становится. Вот переживу этот день, если переживу, и накатаю на них такую жалобу, что мало не покажется.

Приходит врач, велит ложиться. Осматривает. Как только я ложусь вместе с болью приходит ещё какое-то распирающее чувство. Ужас. Я сейчас просто отключусь и умру здесь. Так я думаю.